Камнем преткновения на переговорах являлся Аскалон, и Ричард решил уступить. Он согласился срыть эту крепость, а Саладин, со своей стороны, обязался не претендовать на прибрежные христианские города от Антиохии до Яффы. Мусульмане и христиане получали возможность свободного передвижения по смежным территориям. Христианским паломникам обеспечивался беспрепятственный доступ в Иерусалим и другие святые места на Ближнем Востоке. Балдуин Ибеленский, Генрих Шампанский, а также великие магистры орденов Храма и святого Иоанна поклялись вместе с Ричардом I соблюдать перемирие в течение пяти лет.
После этого многие воины Ричарда разоружились и, превратившись в простых богомольцев, направились в Святую землю. Английский король, вернувшись в Акру, уладил там оставшиеся дела, проводил супругу и сестру, отплывших на корабле во Францию, сам же отправился только 9 октября, проведя на Святой земле шестнадцать месяцев. По пути его судно сбилось с курса и оказалось на византийском острове Корфу. Опасаясь стать греческим заложником, Ричард договорился с пиратами и перешел на их корабль, направлявшийся в Венецию. Чтобы остаться неузнанным, он надел плащ рыцаря-храмовника, поскольку четыре тамплиера входили в состав его свиты.
Выбранный Ричардом маршрут определялся политическими событиями, которые произошли в его отсутствие, — в первую очередь войной между его тестем, королем Санчо Наваррским, и графом Раймундом Тулузским. Именно из-за войны он не мог высадиться ни в одном порту на юге Франции, а надвигавшаяся зима весьма затрудняла путь через Гибралтарский пролив и вокруг Пиренейского полуострова; в то же время дорога через Италию и далее по долине Рейна была сопряжена с опасностью оказаться в плену у его врага — императора Генриха VI Гогенштауфена.
По пути в Венецию пираты сделали остановку в порту Аквилея, на северном побережье Адриатического моря. Отсюда король Ричард и его свита продолжили свой путь по суше через Альпийские горы под видом простых паломников, однако на одном из постоялых дворов Вены кто-то узнал Ричарда — возможно, по драгоценному перстню на руке, — и он был схвачен слугами герцога Леопольда Австрийского, его заклятого врага со времен осады Акры. И человек, который свободно покупал и продавал огромный остров Кипр, сам оказался предметом торговли: вначале Леопольд запер его в темнице замка Дюрренштайн, а затем передал английского монарха в руки своего сюзерена — императора Генриха VI, который в качестве условий освобождения выдвинул принесение Ричардом вассальной присяги и выкуп в размере 150 тысяч марок.
Пока Ричард томился в плену, его мусульманский противник и восхищенный поклонник Саладин скончался. Почти одновременно умер и Великий магистр тамплиеров Робер де Сабле. Король Филипп Август и брат Ричарда Иоанн Безземельный настойчиво упрашивали германского императора не отпускать английского короля на свободу, однако Ричард — сохранявший бодрость духа, уверенность и трезвость рассудка даже в таком тяжелом положении — сумел завоевать поддержку и сочувствие императорского двора. В феврале 1194 года его освободили: он согласился принести требуемые от него клятвы, а британской казне оказался вполне по силам 150-тысячный выкуп. Получив это известие, король Филипп Август туг же написал Иоанну: «Будь осторожен, дьявол на свободе».
Проведя всего один месяц в Англии, Ричард Львиное Сердце вернулся в Нормандию, где следующие пять лет провел в непрерывных войнах с непокорными вассалами и французским королем Филиппом Августом. В 1199 году во время осады замка Шалю, принадлежавшего виконту Лиможскому, Ричард был ранен в плечо стрелой из арбалета. Рана воспалилась, и он скончался от заражения крови.
За прошедшие с тех пор века имя Ричарда Львиное Сердце стало символом рыцарского благородства и отваги и окружено самыми невероятными легендами. Каждая из них отражает свое время. «Если под героизмом понимать дикую и свирепую отвагу, — писал Гиббон, — то Ричарда можно смело назвать героем своего времени». В середине XX века возникла версия, будто Ричард был гомосексуалистом, но сейчас она признана ложной. Современные историки чаще упоминают о его увлечениях женщинами и сексуальной ненасытности, подчеркивая, что «даже на смертном ложе он занимался любовью вопреки всем врачебным рекомендациям».
Более серьезная критика Ричарда касается его заморских подвигов и приключений, что негативно сказалось на самой Англии. «Несомненно, самой главной и благородной целью он считал освобождение Иерусалима, — пишет историк Г. Маршалл в пособии для английских школьников «История нашего острова», — но насколько было бы лучше, если бы он обратил внимание на управление собственной страной и благосостояние своих подданных». Но многие исследователи пытаются защитить Ричарда: дескать, его политические интересы простирались далеко за пределы Англии именно потому, что в то время серьезных проблем на его родине было намного меньше. Несмотря на внешнюю воинственность — в этом он ничем не отличался от других рыцарей, — Ричард «не был просто свирепым и драчливым монархом, изначально настроенным на войну ради удовлетворения своих агрессивных амбиций, а трезвым правителем, разумно употребившим воинский талант в интересах всей Анжуйской династии, которую возглавлял». И хотя в ретроспективе его яростная борьба за сохранение своих наследных французских владений от посягательств Капетингов в итоге оказалась безрезультатной, в конце XII века все выглядело иначе.
Почти все летописцы того времени сходились во мнении, что Ричард безрассудно подвергал себя опасности, бросаясь в любые, порой малозначащие, стычки. Даже его враги сарацины считали крайне неразумным, что такой известный полководец и правитель рискует в бою собственной жизнью. Но кроме смелости и одержимости, Ричард обладал еще и выдающимся стратегическим чутьем и строгой логикой суждений. Однако безрассудная отвага, предопределившая его печальный конец, вовсе не зачеркивает достижений Ричарда. По мнению современного историка Джона Гиллингама, «как политик, администратор и полководец — короче, как монарх — он был самым выдающимся правителем во всей европейской истории». Этот вывод перекликается с мнением мусульманского летописца ибн-Афира, что «отвага, трезвый ум, энергия и выдержка [Ричарда Львиное Сердце. — Пер.] сделали его самым ярким владыкой всех времен».
10. Внутренние враги
В одной из легенд, повествующих о жизни Ричарда Львиное Сердце, рассказывается, что, чувствуя приближающуюся смерть, тот будто бы завешал свои личные пороки: алчность — цистерцианцам, любовь к роскоши — нищим монахам, а заносчивость — тамплиерам. В гордыни упрекал храмовников и современник Ричарда папа Иннокентий III — пожалуй, одна из самых выдающихся личностей, занимавших папский трон за всю историю католической церкви.
Иннокентий, избранный на этот пост в 37-летнем возрасте, был сыном графа де Сеньи, представителем знатного римского рода Скотти, из которого в XI–XII веках вышло немало римских понтификов Дядя Иннокентия папа Климент III возвел его в 1190 году в кардиналы, поэтому самой судьбой ему было уготовано (как, впрочем, и его сыну) занять папский трон. Однако такое кумовство вовсе не означает, что Иннокентий не имел реальных достоинств, позволяющих претендовать на этот пост. Это был исключительно образованный, порядочный и великодушный человек, «умевший чутко разбираться в тех запутанных событиях и людях, которые его окружали»; он пользовался всеобщим доверием как верховный понтифик и «викарий Христа» — термин, который был впервые предложен им самим, — и заслужил прочный авторитет, «уступая Богу, но превосходя всех людей на земле, имея право судить всех, но которого не мог осудить никто».
Иннокентий III великолепно знал католические каноны в отличие от своих коллег на папском престоле, и эти знания имели не догматический характер, а были основаны на жизненном опыте. Обладая незаурядной энергией, он провел коренную реформу католических церковных обрядов и уточнил канонические христианские тексты, которые затем были утверждены четвертым Латеранским собором, состоявшимся в 1215 году. Он неустанно боролся за твердое соблюдение принятых законов: это было неспокойное время, когда за внешне однородным и казавшимся крепким фасадом католической веры возникали опасные противоречия, подогреваемые религиозными раскольниками и «правдоискателями». Нескрываемая увлеченность многих священников светской жизнью размывала церковные устои. У Иннокентия хватало мудрости понять ценность взглядов идеалистов и новаторов, подобных Франциску Ассизскому, но одновременно он нещадно искоренял еретические учения катаров (альбигойцев), распространившиеся во французской провинции Лангедок.