После столь постыдного бегства, как всегда, занялись поиском козлов отпущения. Крестоносцы яростно обвиняли баронов Заморья в том, что те договорились с Дамаском за их спиной. Если они брали у них деньги раньше, то почему бы не взять снова? Под подозрением оказались даже тамплиеры. В ноябре император Конрад покинул Святую землю в полном отчаянии. В сопровождении свиты он сначала переправился по морю из Акры в Фессалоники, а оттуда — в Константинополь, где встретился с императором Мануилом Комнином. Даже если он и подозревал византийцев в измене, то открыто этого не выказал: у греческого и германского монархов был общий враг в лице Роджера Сицилийского, и они скрепили свой союз женитьбой брата Конрада на племяннице Мануила.
Людовик VII считал византийцев причиной всех своих бед и неудач, поэтому вместе с сарацинами греки представлялись ему врагами всего христианского мира. Несмотря на настойчивые мольбы аббата Сугерия вернуться на родину, Людовик на целый год задержался в Палестине, уже в качестве паломника. Неизбывная ненависть к византийцам привела короля к порочной идее заключить союз с норманнским королем Роджером. Когда он наконец собрался назад в Европу, то намеренно выбрал для путешествия сицилийское судно. Около Пелопоннеса их флотилия была атакована византийской эскадрой. Когда выяснился монарший статус Людовика, его кораблю было разрешено продолжить путь, однако все имущество со второго сицилийского судна было конфисковано и отправлено в Константинополь. Задержали и большинство спутников Людовика.
Это событие еще больше усилило ненависть короля к византийцам. Добравшись до Потенцы, он тут же встретился с королем Роджером, договорившись с ним о новом крестовом походе, одной из главных целей которого должен был стать Константинополь. Несмотря на явный скептицизм папы Евгения, Людовик не оставлял мысли о походе на север, пытаясь привлечь на свою сторону и представителей духовенства — Петра Достопочтенного, аббата Клюнийского и даже Сугерия Сен-Денийского.
Несомненно, Людовик стремился отомстить за понесенные на Востоке потери — и не только потери прекрасной армии и лавров победителя, о которых мечтал, но и собственной супруги, а вместе с ней и ее приданого, превышавшего богатства всего французского королевства. Когда Людовик по пути во Францию добрался до Рима, папа Евгений III попытался примирить венценосных супругов, о чьих семейных дрязгах все уже были наслышаны. Со слезами на глазах благословляя Людовика и Элеонору, он умолял их не покидать семейного ложа.
Вопреки желанию понтифика этот брак так и не удалось сохранить — прежде всего из-за унижения, испытанного Людовиком VII во время 2-го Крестового похода. Юный король понимал: если ответственность за неудачные действия крестоносцев под стенами Дамаска он еще мог разделить с другими вельможами, то ответственность за ужасный и катастрофический марш по пустынной Анатолии лежит на нем — его измотанную армию от полного уничтожения спас не он, ее предводитель, а доблестные и дисциплинированные тамплиеры. Еще больше было его вины в гибели части крестоносцев и примкнувших к ним паломников, оставленных на произвол судьбы в Атталии (хотя и под гарантии вероломных греков). Ну и наконец, помимо прочих злоключений, измена супруги, да еще на глазах всего двора. Главной причиной всех этих бед и мучений он считал предательство греческих «союзников».
Намереваясь восстановить свой авторитет и мечтая о мести, Людовик снова обратился к Бернарду Клервоскому с просьбой благословить его на новый крестовый поход. Как и ранее, отец Бернард не решился ему отказать. Предпочитая мирную монастырскую жизнь, он тем не менее чувствовал себя обязанным помочь и спасти хотя бы часть того, что было потеряно. Регулярно переписываясь с иерусалимской королевой Мелисендой и своим дядей Андреем де Монбаром, занимавшим в ордене тамплиеров должность сенешаля заморских территорий, Бернард знал, как там нуждаются в помощи из Европы. Он также прекрасно понимал, что все, принявшие Святой крест по его личному призыву, считают его же ответственным за свои несчастья. Бернард попробовал оправдаться во второй книге своих «Соображений» («De consideratione»). При этом он не ищет виновных среди местных франкских баронов или вероломных греков: по его мнению, неудача крестового похода является Божественным наказанием за людские грехи. Однако его критики возражают, что подобный подход делает позицию Бога практически непостижимой; а некоторые, наподобие Геро Рейчерсбергского, вообще склонны считать крестовые походы дьявольской затеей.
На церковном Соборе в Шартре в 1150 году Бернарду поручили не только провозгласить новый крестовый поход, но и самому возглавить его. Клервоский аббат, вспоминая удручающий пример Петра Пустынника, уклонился от лестных предложений со стороны баронов и рыцарей, заклиная папу Евгения «не предавать его мечтаниям человеческим». Он писал ему:
«Полагаю, вы уже слышали, что собрание в Шартре приняло неожиданное решение, избрав меня предводителем экспедиции. Можете быть абсолютно уверены, что это решение было принято вопреки моему желанию или совету и находится вне пределов моих сил и возможностей, насколько я сам способен их оценить. Кто я такой, чтобы отдавать приказы войскам и вести в атаку вооруженных людей? Обращаясь с призывом, я и не думал о себе как предводителе экспедиции, даже если бы обладал необходимой силой и навыками. Но вам это все известно, и не мое дело вас поучать».
Но в этот переломный момент почти готовому решению церковного Собора воспротивился орден цистерцианцев. Да и западноевропейская знать на этот раз весьма прохладно отреагировала на призыв аббата Бернарда. Погибло слишком много людей, причем совсем недавно и напрасно. А горячий порыв Людовика VII уравновешивался холодным скептицизмом Конрада III. В результате идея о новом крестовом походе была отклонена, а в течение следующих трех лет с политической сцены сошли пять главных действующих лиц.
В январе 1151 года скончался аббат Сугерий Сен-Денийский, а в феврале 1152 года — император Конрад III. Позднее в том же году умер великий магистр тамплиеров Эврар де Бар, который еще раньше оставил свой пост, перейдя в Клервоский монастырь. Папа Евгений III скончался в июле 1153 года, а отец Бернард — всего месяц спустя.
7. Латинское Заморье
Всеобщее разочарование охватило Европу после неудачи 2-го Крестового похода, и обосновавшиеся в Святой земле латиняне были вынуждены приспосабливаться к жизни со своими соседями-мусульманами, что их предшественники, первые крестоносцы, сочли бы просто кощунством. Это стало возможным и в результате культурной акклиматизации, произошедшей за полстолетия жизни европейцев на Востоке. Первые крестоносцы рассчитывали встретить в Сирии и Палестине дикие языческие племена, однако оставшиеся на Ближнем Востоке европейцы вынуждены были признать, что культура арабской Палестины — мусульман, христиан и евреев — оказалась более развитой и высокой, чем их собственная.
Некоторые достаточно быстро приспособились к восточным обычаям. У Балдуина Буржского была жена-армянка, он носил восточный кафтан и ел, сидя на ковре. А на монетах, которые чеканил Танкред, он даже изображен в арабской чалме. Дамасский хронист и дипломат Усама ибн-Мункыз описывает, как некий франкский рыцарь убеждал мусульман, что на его кухне никогда не готовят свинину и что у него повар из Египта.
«Франки пользуются услугами сирийских врачей, поваров, слуг, ремесленников, чернорабочих. Они носят одежду в восточном стиле, постоянно включают в свое меню фрукты и местные блюда. Окна в их домах застеклены, полы украшены мозаикой, во дворах устроены фонтаны, а сами дома выстроены по сирийским образцам. Им нравятся арабские танцовщицы; на похороны они приглашают профессиональных плакальщиц, любят бани, пользуются мылом и едят сахар».
Крестоносцев — выходцев из стран с холодным климатом, где свежие продукты зимой недоступны и где даже картофель был неизвестен, не знавших вкуса не только сахара, но и инжира, гранатов, оливок, риса, персиков, апельсинов, лимонов и бананов, пряностей и деликатесов типа шербета (эти названия именно с той поры пополнили гастрономический словарь Запада), — Земля обетованная притягивала не только духовными и библейскими реликвиями, но и сугубо материальными ценностями. Определенно можно сказать, что теплый климат расслаблял европейских завоевателей, и это в ряде случаев приводило к фатальным последствиям; те же, кто сумел выжить, глубоко прониклись чувственно-изысканным ароматом жизни, который раньше у них ассоциировался только с Византией.