На фоне непрекращающихся распрей между восточными и западными императорами политика римских пап всегда базировалась на поддержании неустойчивого равновесия противоборствующих сил, что максимально обеспечивало их собственные интересы.
Однако суверенитет Папской области был не единственным источником конфликтов между римскими папами и германскими императорами. Еще больше проблем было связано с правлением крупных землевладельцев-феодалов, которые в своих владениях присваивали себе право назначения на церковные должности. Теоретически аббат избирался монашеской общиной, а епископ — представителями духовенства своего прихода; но, как мы видели на примере Мартина Турского, его собственные выборы нередко опротестовывались. Проблема заключалась не только в религиозно-духовных качествах кандидата, но — что более важно — в его политической лояльности и ориентации. На заре христианства в Римской империи епископы нередко преследовались. Постепенно, благодаря щедрым земельным пожертвованиям, некоторые из них превратились в крупных землевладельцев с целой армией вооруженных вассалов под своей командой. Особенно много таких мощных княжеств под управлением католических епископов было в Германии — со столицами в Кельне, Мюнстере, Майнце, Вюрцбурге и Зальцбурге. Неудивительно, что преданность этих обладателей епископского посоха имела большое значение для императоров «Священной Римской империи» и для немецких магнатов вообще; но, чтобы на законных основаниях размахивать таким посохом, епископ сначала должен был получить из рук папы римского белую мантию с крестами, которую полагалось носить на плечах…
Растущие расхождения между папами и императорами переросли в открытое столкновение во время пребывания на Ватиканском троне Гильдебранда — выходца из скромной тосканской семьи, который до единогласного его избрания в 1073 году был главным советником у четырех своих предшественников и отличался большой независимостью суждений. При избрании новый верховный понтифик получил имя Григорий — в память Григория Великого. Как и его прославленный предшественник, Григорий VII был исключительно образованной личностью и обладал огромным опытом управления церковными делами. Он энергично проводил в жизнь кардинальные реформы, включая запреты на симонию (продажу и куплю церковных должностей), браки католических священников и рукоположение епископов светскими властями. Именно последний указ явился яблоком раздора между Григорием и императором Генрихом IV. Император даже собрал специальный синод, на котором призвал германских епископов сместить Григория с папского трона. В ответ на фактическое объявление войны Григорий отлучил Генриха и его сообщников от церкви и, основываясь на своем праве короновать и низлагать, лишил его престола: «полученной от Бога властью освобождаю всех христиан от клятвы верности, которую они дали или дадут ему, и запрещаю всем служить ему как королю».
Столь решительное отлучение от трона и церкви заставило императора добиваться встречи с Григорием, которая наконец состоялась в феврале 1077 года в замке Каносса на севере Италии, где Генрих, испрашивая прощение и выражая раскаяние, три дня простоял босиком на снегу у входа в замок. Однако унизительное «стояние в Каноссе» не погасило этот конфликт — частично из-за бескомпромиссности Григория, которая отчетливо проявлялась на протяжении всего периода его правления. В 1084 году войска Генриха IV в очередной раз захватили Рим, и папа спасся только чудом — благодаря помощи, неожиданно пришедшей с юга, из Норманнского королевства на Сицилии.
«Создание норманнами Неаполитанско-сицилийского королевства, — писал Гиббон, — является весьма примечательным событием, последствия которого сказались не только на дальнейшей истории Италии, но и Восточной империи». Всего через два поколения после того, как викинги во главе с Роллоном обосновались в Северной Франции, франкоговорящие христиане-норманны превратились в мощную европейскую силу. А в 1066 году Вильгельм, прапраправнук Роллона, разгромил войска английского короля Гарольда в битве при Гастингсе, утвердив свои права на английский престол.
В отличие от покорения Англии вторжение норманнов в Южную Италию было личной инициативой, зародившейся в церкви Михаила Архангела, расположенной в Монте-Карга-но (провинция Апулия), на «шпоре» итальянского «сапога». Именно здесь в начале XI века группа паломников из Нормандии встретилась с греком, изгнанным из соседнего города Бари, захваченного византийскими войсками. История этого изгоя «тронула сердца» норманнов, и, вернувшись на родину, они собрали целую-армию головорезов, которые под видом обычных пилигримов пересекли Альпы и оказались в Италии. И хотя первый штурм Бари оказался безуспешным, отряд норманнских наемников превратился в грозную силу, которая пользовалась большим спросом у соперничающих сторон на Апеннинском полуострове. Благодаря храбрости, энергии, жестокости и отличным воинским навыкам они одерживали одну победу за другой, несмотря на огромное численное превосходство противников: над ломбардскими войсками — под Неаполем, Салерно и Беневенто — и над регулярной византийской армией.
Суровым и закаленным северянам эти плодородные земли, находившиеся во власти «изнеженных тиранов», представлялись весьма заманчивой добычей. И всего за несколько десятилетий норманны утвердили свое господство над Южной Италией, за исключением отдельных прибрежных поселений, оставшихся в руках Византии. Выступая на первых порах в качестве союзников византийского императора по изгнанию мусульман из Сицилии (эти попытки без особого успеха продолжались более двух столетий), норманны в конце концов решили эту проблему самостоятельно. Возглавлял эту борьбу многочисленный, но незнатный норманнский род Хойтевиллов. В 1060 году их вождь Роджер Гвискар захватил прибрежные сицилийские города Реджо и Мессину, а через тридцать лет непрерывных войн с мусульманами норманны заняли весь остров. К тому времени его брат Роберт овладел крупными прибрежными городами в материковой Италии — Бари и Салерно.
Вначале известие о возникновении новых норманнских государств на юге Италии сильно встревожило римских первосвященников, и в 1053 году папа Лев IX даже выступил против них со своей армией, которая, однако, была разгромлена в сражении при Чивитате. Сам Лев попал в плен, но норманны обращалась с ним весьма уважительно, поскольку именно от него зависело их законное утверждение на престоле и желанная коронация. Сообразив, что новые монархи могут помочь ему в борьбе с неукротимыми германскими императорами, римские понтифики изменили свою политическую линию. Папа Николай II — по совету уже известного нам Гильдебранда, будущего папы Григория VII, — благословил два новых норманнских королевства — Апулии и Сицилии — в обмен на признание его сюзеренитета (верховенства) и обязательство оказывать военную поддержку Ватикану. И опять по совету Гильдебранда папа Александр II вручил норманнским и французским рыцарям, сражавшимся с мусульманами за Сицилию, специальные штандарты и индульгенции с отпущением всех грехов. Эта расчетливая политика принесла свои плоды, когда норманны во главе с Робертом Гвискаром вырвали Гильдебранда из рук его жестокого врага, германского императора Генриха IV. Однако сами норманны вызывали у римского населения столь сильное неприятие, что папа был вынужден покинуть Рим и перебраться сначала в Монте-Кассино, а затем в Салерно, где и скончался. В предсмертной записке он утверждал, что предпочел закончить свои дни в изгнании лишь по причине «безмерной любви к справедливости и ненависти к беззаконию».
Провозглашенный Григорием VII приоритет папской власти не только над духовенством, но и светскими правителями укрепил среди западноевропейских католиков чувство ответственности за судьбы всего христианства. Одной из его самых желанных, но неосуществленных идей была организация военного похода против мусульман под эгидой Ватикана. Угольки исламской угрозы продолжали тлеть у самых границ Рима, и папы не могли равнодушно смотреть, как Византия борется с мусульманами на «восточном фронте». Помимо прочего, в основе этой идеи лежало извечное соперничество Рима с византийской Грецией. И дело было даже не в том, что византийские императоры подчас намеренно попустительствовали врагам, которые досаждали католикам; сами папы часто действовали с неменьшим вероломством. Но греков считали предателями христианства, погрязшими в разврате и духовном разложении, охватившем весь восточный мир. Византийские императоры использовали евнухов не только как охранников своих жен, но и как важных государственных и церковных служащих — для них были закрыты лишь четыре области управления, — поэтому многие честолюбивые родители с готовностью кастрировали своих юных сыновей как само собой разумеющееся. Итальянский епископ Лиупранд Кремонский, которого император Оттон I направил с дипломатической миссией в Константинополь, писал, что это «город, заполненный ложью, вероломством, мошенничеством и жадностью, пропитанный алчностью и тщеславием». Однако в любых суждениях по поводу столицы Византии, исходящих от западноевропейцев, несомненно, всегда можно обнаружить явное чувство досады по поводу византийского высокомерия и самодовольства, а кроме того — зависти к метрополии, которая намного превосходила Рим по размерам и роскоши, которую еще никогда не грабили варварские орды и которая, несмотря на довольно суровую политику властей, представляла собой глубоко религиозное общество, где высоко ценились интеллектуальные способности, а необразованность среди представителей как среднего, так и высшего сословий всячески порицалась.